160 лет со дня рождения Пьера Кюри

160 лет со дня рождения Пьера Кюри

Веря только в мирное могущество науки и разума, он жил для искания истины.

Мария
Склодовская-Кюри

Французский ученый-физик, один из первых исследователей радиоактивности, член Французской Академии
наук,
лауреат Нобелевской премии по физике за 1903 год, один из основателей учения о радиоактивности.

Мечты юности. Первые научные работы. Открытие пьезоэлектричества

Уже в возрасте 16 лет Пьер Кюри получил ученую степень бакалавра Парижского университета, а
спустя еще два
года стал лиценциатом физических наук.
С 1878 года он работал ассистентом вместе со старшим братом Жаком в минералогической лаборатории
Сорбонны.
Вдвоем они открыли пьезоэлектрический эффект.
Пьер Кюри перешел в Школу физики и химии Сорбонны, с 1895 года заведовал кафедрой.

(По материалам книги М. Кюри, Е. Кюри «Пьер и Мария Кюри». Повествование ведется от лица Марии
Кюри)

Пьер Кюри был еще очень молод, когда он стал студентом физического отделения. Он слушал курсы и
участвовал
в практических занятиях в Сорбонне и, кроме того, имел доступ в лабораторию профессора Леру в
Фармацевтическом институте, где он был помощником ассистента по кафедре физики. В то же время он
привыкал к
лаборатории, работая с братом Жаком, тогда лаборантом по кафедре химии у Риша и Юнгфлейша.

Пьер Кюри получил степень лиценциата физики в восемнадцать лет. Во время своих занятий он обратил
на себя
внимание Дезена, директора лаборатории Высшего исследовательского института, и Мутона, помощника
директора
той же лаборатории. Благодаря им он был назначен в 1878 году, девятнадцати лет, ассистентом
Дезена на
факультете естествознания Парижского университета, и ему поручен был практикум со студентами по
физике; он
занимал эту должность пять лет и тогда же сделал свои первые экспериментальные работы.

Приходится сожалеть, что из-за своего материального положения Пьер Кюри был вынужден занять
должность
ассистента с девятнадцати лет, вместо того чтобы беспрепятственно продолжать занятия еще два или
три года.
Поглощенный служебными обязанностями и своими исследованиями, он должен был отказаться от
слушания курса
высшей математики и не сдавал больше экзаменов. Но зато он был освобожден от военной службы
согласно
тогдашней льготе для молодых людей, работающих по народному просвещению.

Пьер Кюри был в то время высоким и стройным молодым человеком, с каштановыми волосами,
застенчивым и
сдержанным; отпечаток интенсивной внутренней жизни выступает на молодом лице, если судить по
хорошей
фотографии, снятой с семейной группы, состоящей из доктора Кюри, его жены и двух сыновей. Голова
склонена на
руку, поза мечтательная и непринужденная, и невольно поражает выражение больших, продолговатых,
ясных глаз,
как будто следящих за каким-то внутренним видением. Рядом с ним его брат представляет собой
поразительный
контраст со своими черными волосами, живым взглядом и решительной манерой.

Оба брата нежно любили друг друга и жили дружно, работая вместе в лаборатории и вместе же гуляя в
свободные
часы. У них было несколько друзей детства, с которыми они и впоследствии сохранили дружеские
отношения (Луи
Депуйи, их кузен, впоследствии доктор медицины; Луи Вотье, точно так же ставший врачом; Альбер
Базилль,
который сделался инженером почт и телеграфов).

На страницах дневника, написанных в 1879 году, он так говорит о спасительном влиянии на него
деревенской
жизни: «О! Как хорошо провел время в этом благодатном безлюдье, вдали от множества досадных
мелочей,
терзающих меня в Париже. Нет, я не жалею о своих ночах в лесу и днях, проведенных в одиночестве.
Будь у меня
свободное время, я дал бы себе волю рассказать о множестве разнообразных грез, каким я
предавался там.
Хотелось бы мне описать мою прелестную долину, благоухающую ароматами растений, красивый бор,
густой и
влажный, пересеченный речкой Бьевр, дворец фей с колоннами, затянутыми хмелем, скалистые холмы,
все красные
от вереска, где было так приятно посидеть. Да, постоянно, с глубокой благодарностью я буду
вспоминать о
лесе; из всех знакомых уголков это мой самый любимый, и в нем я чувствовал себя наиболее
счастливым. Я
уходил туда нередко вечером и шел моей долиной, и оттуда я возвращался с двумя десятками
разнообразных
мыслей в голове…»

Итак, у Пьера Кюри ощущение счастья, испытанного на лоне природы, связывалось с возможностью
спокойного
размышления. Текущая жизнь, с обязанностями и разнообразными отвлекающими от дела
обстоятельствами, не
позволяла ему сосредоточиваться в себе самом, и это служило причиной страдания и беспокойства.
Пьер Кюри
чувствовал себя предназначенным для научных исследований. У него была настоятельная потребность
углубляться
и понимать явления, чтобы дать для них удовлетворяющую его теорию. Но когда он пытался
сосредоточить свой ум
на какой-нибудь проблеме, его постоянно отвлекали всевозможные мелочи, что мешало его
размышлениям и
повергало в отчаяние. Под заглавием «День, каких много» он описывал в своем дневнике пустые
события,
наполнявшие его день, не оставляя времени для полезной работы. Он заключает так: «Вот мой день;
я ничего не
сделал. Почему?»

Сосредоточенность мысли, к которой стремился Пьер Кюри, нарушалась не только профессиональными и
общественными обязанностями, но и его собственными вкусами, увлекавшими его к широкому
литературному и
художественному образованию. Как и отец, Пьер Кюри любил чтение и не боялся скучных литературных
сочинений;
когда их критиковали, он обычно отвечал: «У меня нет ненависти к скучным книгам». Он был увлечен
исканием
истины, хотя бы в дурном изложении. Он также любил живопись и музыку и охотно отправлялся
смотреть картины
или слушать концерт.

В его бумагах остались отрывки стихов, переписанных его рукой.

Несмотря на колебания, сомнения и потерянное время, юноша мало-помалу нашел свой путь и укрепил
свою волю;
он решительно занялся плодотворными научными исследованиями в том возрасте, когда многие будущие
ученые
бывают лишь учениками.

Его первая работа в сотрудничестве с Дезеном относится к определению длин тепловых волн с помощью
термоэлектрического элемента и сетки из металлических нитей. Такой прием, тогда совершенно
новый, с тех пор
часто употреблялся при изучении этого вопроса.

Затем Пьер Кюри начал работу о кристаллах в сотрудничестве со своим братом, который, сдав
экзамены, был
ассистентом Фриделя при минералогической лаборатории Сорбонны. Эта работа молодых физиков
завершилась
большим успехом – открытием нового явления «пьезоэлектричества», которое заключается в
электрической
полярности, получающейся при сжатии или растяжении кристаллов, лишенных центра симметрии.
Открытие не было
случайным; оно было вызвано размышлениями о симметрии кристаллического вещества, позволившими
братьям
предвидеть возможность этой полярности. Первая часть работы была сделана в лаборатории Фриделя.
С
экспериментальной ловкостью, редкой для их возраста, молодым физикам удалось всесторонне изучить
новое
явление; они установили условия симметрии, необходимые для его появления в кристаллах, дали
замечательно
простые количественные законы и их абсолютные величины для некоторых кристаллов. Многие очень
известные
заграничные ученые (Рентген, Кундт, Фойхт, Рике) занимались исследованиями в этой новой области,
открытой
Жаком и Пьером Кюри.

Вторая часть той же работы, значительно более трудная по выполнению с экспериментальной точки
зрения,
посвящена явлению деформации, которое испытывают пьезоэлектрические кристаллы, подвергаясь
действию
электрического поля. Существование этого явления, предугаданное Липпманном, было доказано
братьями Кюри.
Трудность исследования заключалась в ничтожности деформаций, подлежавших наблюдению. Дезен и
Мутон
предоставили в распоряжение братьев комнату в физической лаборатории, где они могли довести до
конца свои
тонкие опыты.

Из этих исследований, в равной мере теоретических и практических, они извлекли практический
результат в
виде нового прибора – пьезоэлектрического кварца, который служит для измерения в абсолютных
единицах
небольших количеств электричества, а также и слабых электрических токов. Этот прибор позже
оказал большие
услуги в исследованиях по радиоактивности.

Во время своих исследований пьезоэлектричества братья Кюри должны были пользоваться
электрометрическими
установками. Не довольствуясь квадратным электрометром, известным в ту эпоху, они изобрели новый
тип этого
прибора, лучше приспособленный для их работы, впоследствии широко распространившийся во Франции
под именем
электрометра Кюри.

Годы сотрудничества двух братьев, всегда близких друг другу, были счастливыми и плодотворными. Их
дружба и
страсть к науке служили им стимулом и поддержкой. Во время совместной работы живость и энергия
Жака были
драгоценной помощью для Пьера.

Но это прекрасное близкое сотрудничество длилось лишь несколько лет. В 1883 году Пьер и Жак Кюри
принуждены
были расстаться; Жак уехал в Монпелье как руководитель практических занятий по минералогии. Пьер
тогда
только что был назначен руководителем практических занятий в Институте физики, основанном
городом Парижем по
настоянию Фриделя и Шютценбергера, который был назначен его первым директором.

За замечательные работы над кристаллами Жаку и Пьеру Кюри (правда, значительно позже, в 1895
году) была
присуждена премия Планте.

Первые исследования в Институте физики. Симметрия и магнетизм

Пьер Кюри развил теорию образования кристаллов, исследовал магнитные свойства тел. Вывел ряд
закономерностей в этой области (законы Кюри), определил температуру, при которой у железа
исчезают
ферромагнитные свойства (точка Кюри).

(По материалам книги М. Кюри, Е. Кюри «Пьер и Мария Кюри». Повествование ведется от лица Марии
Кюри)

В Институте физики, в старых зданиях колледжа Роллэн, и должен был работать Пьер Кюри, сперва как
руководитель практических занятий, затем как профессор, в течение двадцати двух лет, то есть в
течение почти
всей своей научной деятельности. Воспоминания его неразрывно связаны были со старыми зданиями,
сейчас уже
разрушенными, где он проводил целые дни, только вечером возвращаясь за город, где тогда жили его
родители.
Он считал себя счастливым ввиду благосклонного к нему отношения со стороны директора –
основателя института,
Шютценбергера – и уважения и симпатии, которые он встречал со стороны студентов; многие из них
стали его
учениками и друзьями.

Пьер Кюри, приступая к своим новым обязанностям, был немногим старше своих учеников, которые
любили его за
крайнюю простоту обращения, скорее товарищескую, чем профессорскую. Некоторые из них с волнением
вспоминают
о работе под его руководством, а также о дискуссиях у доски, где он охотно беседовал о научных
вопросах,
расширявших их познания и возбуждавших их юный энтузиазм. На одном обеде в 1903 году, устроенном
Ассоциацией
бывших студентов института, где присутствовал и Пьер Кюри, он вспоминал с улыбкой инцидент из
той эпохи.
Задержавшись однажды с несколькими студентами в лаборатории, он, выходя, нашел дверь запертой, и
все они по
очереди через окно спустились со второго этажа по водосточной трубе.

Вследствие своей сдержанности и застенчивости Пьер Кюри нелегко сходился с людьми, но
соприкасавшиеся с ним
по службе любили его за доброжелательность; таковы были его отношения с подчиненными в течение
всей его
жизни. Лабораторный служитель в институте, которому он помог в трудный момент, питал к нему
чувство глубокой
благодарности и обожания.

Разлученный с братом, он был связан с ним прежней дружбой и доверием. На каникулах Жак Кюри
приезжал к
нему, и тогда возобновлялась их совместная работа, которой оба они посвящали свой досуг. Иногда
же Пьер
отправлялся к Жаку, занятому работой по геологической картографии в Оверне, и совершал с ним
дневные
переходы, необходимые для составления карты.

Надо, однако, признать, что назначение Пьера Кюри в институт задержало его экспериментальные
исследования.
Действительно, в момент его назначения в этом учреждении ничего еще не было, кроме стен и
перегородок; надо
было все создавать сначала. Пьеру Кюри пришлось организовать оборудование для практических
занятий, и он
прекрасно выполнил эту задачу, внося характерный для него дух точности и новаторства.

Очень трудно было также для молодого человека вести практические занятия с большим числом
студентов (около
тридцати), пользуясь услугами одного лишь лабораторного служителя. Эти первые годы были годами
усидчивой
работы и были полезны главным образом для студентов, работавших под руководством молодого
преподавателя.

Пьер Кюри воспользовался вынужденным перерывом экспериментальных исследований, чтобы пополнить
свое научное
образование и в особенности свои математические познания. В то же время он погрузился в
теоретическое
размышление о связи, существующей между кристаллографией и физикой.

В 1884 году он напечатал статью об основных вопросах кристаллической симметрии, за которой в том
же году
последовало более общее исследование на ту же тему. Другая статья о симметрии появилась в 1885
году. Тогда
же он напечатал очень важную теоретическую работу об образовании кристаллов и о капиллярных
постоянных
различных граней.

По быстрой последовательности работ можно судить, насколько Пьер Кюри интересовался физикой
кристаллов. Его
теоретические и экспериментальные исследования в этой области группировались вокруг очень общего
принципа –
принципа симметрии, он выяснял его мало-помалу, и окончательная формулировка была дана им лишь в
статьях,
напечатанных в течение 1893–1895 годов.

Вот эта формулировка, ставшая с тех пор классической:

«Когда определенные причины порождают известные следствия, элементы симметрии причин должны вновь
появиться
в порожденных следствиях».

«Когда известные следствия имеют в себе известную дисимметрию, эта последняя должна находиться и
в
породивших явление причинах».

«Положения, обратные двум предыдущим, неправильны по крайней мере на практике, то есть следствия
могут быть
симметричнее вызвавших их причин».

Большое значение этого закона, совершенного по своей простоте, заключается в том, что в нем
трактуются
элементы симметрии, относящиеся ко всем без исключения физическим явлениям.

Основываясь на глубоком изучении групп симметрии, которые могут существовать в природе, Пьер Кюри
показал,
как нужно использовать эти факты и с геометрической и с физической точек зрения, чтобы
предвидеть
возможность или невозможность появления данного феномена в условиях опыта. В начале одной статьи
он пишет
так: «Я думаю, что следует ввести в физику понятие симметрии, привычное для кристаллографов».

Его работы в этой области имеют фундаментальное значение; отвлеченный другими исследованиями, он
сохранял
всегда живой интерес к физике кристаллов и не оставлял проекта вернуться к изысканиям в этой
области.

Принцип симметрии, так живо интересовавший ум Пьера Кюри, является одним из тех немногочисленных
великих
принципов, которые господствуют в физических явлениях; исходя из понятий, вытекающих из опыта,
они
мало-помалу приобретают все более и более общую совершенную форму. Таким путем, например,
понятие
эквивалентности теплоты и работы вместе с существовавшим уже ранее представлением о соотношении
между
кинетической и потенциальной энергией позволило установить очень широкий и общий принцип
сохранения энергии.
Точно так же принцип сохранения материи был выведен на основании опытов Лавуазье, являющихся
основными для
химии. Недавно удивительный синтез позволил достичь еще более высокой степени обобщения –
соединением этих
двух принципов в один, так как было доказано, что масса тела пропорциональна его внутренней
энергии.
Изучение явлений электричества привело Липпманна к провозглашению общего принципа сохранения
электричества.
Принцип Карно, порожденный размышлениями над работой тепловых машин, тоже получил столь общее
значение, что
позволяет предвидеть наиболее вероятное направление самопроизвольной эволюции для любой
материальной
системы.

Принцип симметрии дает пример подобной же эволюции. Понятие симметрии могло быть подсказано
прежде всего
наблюдением над природой: последняя, правда в несовершенном виде, дает нам примеры симметрии уже
в строении
животных и растений, еще совершеннее симметрия выступает, когда дело касается кристаллических
минералов. Тут
сама природа как бы подсказывает понятие о плоскости симметрии и об оси симметрии. Предмет
обладает
плоскостью симметрии, если его можно разделить на две части, из которых каждая представляет как
бы
зеркальное изображение другой; приблизительно это имеет место в форме тела человека и многих
животных.
Предмет обладает осью симметрии n-ного порядка, если он совмещается сам с собой при
поворачивании вокруг
этой оси на n-ную часть окружности; так, правильный цветок с четырьмя лепестками имеет ось
симметрии
четвертого порядка. Кристаллы вроде каменной соли или квасцов обладают несколькими плоскостями
симметрии и
несколькими осями различного порядка.

Геометрия учит нас элементам симметрии многогранников и учит нас открывать между этими элементами
необходимые соотношения, позволяющие соединять их в группы. Знание этих групп очень полезно для
установления
рациональной классификации форм кристаллов в небольшое число систем, из которых каждая
происходит от простой
геометрической формы: так, правильный октаэдр принадлежит к той же системе, что и куб, потому
что
группировка осей и плоскостей симметрии в обоих случаях одна и та же.

При изучении физических свойств кристаллизованного вещества необходимо дать себе отчет в
симметрии этого
вещества; оно, вообще говоря, анизотропно, то есть обладает свойствами, не одинаковыми во всех
направлениях,
между тем как такие среды, как стекло или вода, изотропны (в этом случае все направления
одинаковы).
Изучение оптики показало, что распространение света в кристалле зависит от элементов его
симметрии.

То же самое можно сказать о теплопроводности и электропроводности, о намагничивании и поляризации
кристаллов.

Размышляя об отношениях между причинами и следствиями, проявляющимися при этих явлениях, Пьер
Кюри был
принужден дополнить и расширить понятие симметрии, рассматривая ее как состояние пространства,
характерное
для среды, где происходит данное явление. Для определения этого состояния надо не только дать
себе отчет о
строении среды, но и о состоянии движения изучаемого объекта, а также о физических факторах,
действующих на
него. Так, прямой круговой цилиндр имеет плоскость симметрии, перпендикулярную к своей оси в ее
середине, и
бесконечное число плоскостей симметрии, проходящих через ось. Если этот цилиндр вращается вокруг
своей оси,
первая плоскость симметрии остается, но все остальные исчезают; если же, кроме того, сквозь
цилиндр в длину
его проходит электрический ток, то при этом уже не сохраняется никакой плоскости симметрии.

Для каждого явления следует определять элементы симметрии, совместимые с его существованием: одни
из этих
элементов могут существовать наряду с некоторыми явлениями, но они не являются необходимыми.
«Действительно,
необходимо лишь, чтобы некоторые из этих элементов симметрии не существовали. Дисимметрия творит
явление.
Когда несколько явлений накладываются друг на друга, дисимметрия возрастает».

Как следствие вышеприведенных соображений Пьер Кюри формулирует общий закон, уже цитированный
выше,
достигающий высшей степени обобщения и абстракции. Синтез, полученный таким путем, кажется
окончательным, и
остается только вывести все следствия.

Для этого нужно определить особую симметрию каждого явления и ввести классификацию, позволяющую
ясно видеть
основные группы симметрии. Масса, электрический заряд, температура имеют один и тот же тип
симметрии,
называемый скалярным; это есть, иначе говоря, симметрия сферы. Поток воды или постоянный
электрический ток
имеют симметрию стрелы типа полярного вектора. Симметрия прямого кругового цилиндра принадлежит
к типу
тензора. Вся физика кристаллов может быть сведена к тому, что вместо определенных специфических
явлений
изучаются только геометрические и аналитические отношения между некоторыми величинами, из
которых одни
рассматриваются как причины, а другие – как следствия.

Так, изучение электрической поляризации, вызываемой электрическим полем, сводится к изучению
отношения
между двумя системами векторов и к написанию системы линейных уравнений, содержащих девять
коэффициентов; та
же система уравнений остается в силе для соотношений между электрическим полем и электрическим
током в
кристаллах-проводниках или для случая известного градиента температуры и теплового потока;
только значение
коэффициентов должно быть изменено. Точно так же все особенности пьезоэлектрических явлений
могут быть
предусмотрены изучением общего отношения между вектором и системой тензоров; все богатство
явлений упругости
зависит от отношения между двумя системами тензоров, которые содержат в общем случае 36
коэффициентов.

По этим выводам можно дать себе отчет о большом философском значении понятий симметрии,
встречающихся в
каждом явлении природы, глубокий смысл которых был так хорошо определен ясной мыслью Пьера Кюри.
Интересно
здесь вспомнить то соотношение, которое видел Пастер между этими понятиями и явлениями жизни.
«Вселенная, –
говорил он, – асимметричное целое. Я склоняюсь к мысли, что жизнь, как она нам является, должна
быть
функцией несимметричности вселенной или функцией следствий, которые она влечет за собой».

По мере того как налаживалось его преподавание в институте, Пьер Кюри мог думать о возобновлении
экспериментальных исследований, но лишь в «случайных условиях». Действительно, он не располагал
ни
собственной лабораторией, ни даже хотя бы комнатой, предоставленной исключительно в его
распоряжение. Он не
имел также и кредитов для своих изысканий. Лишь спустя несколько лет пребывания в институте он
получил
благодаря поддержке Шютценбергера маленькое ежегодное пособие для своих работ. До тех пор
необходимый
материал доставлялся ему по мере возможности из общего кредита (к несчастью, достаточно
ограниченного)
учебной лаборатории благодаря благожелательности его начальства.

Что касается помещения, то он должен был довольствоваться малым. Некоторые из его опытов были
поставлены в
залах для студентов в те промежутки, когда они ими не пользовались. Но чаще всего он работал в
проходе между
лестницей и залом для практических занятий; там, между прочим, он сделал свою большую и
знаменитую работу о
магнетизме.

Это ненормальное и невыгодное для ученого положение вещей имело благоприятное следствие: оно
сблизило его
со студентами, которые иногда могли принимать участие в его научных занятиях.

Его возвращение к экспериментальным работам отмечено появлением глубокого исследования о «Точных
апериодических весах, показывающих непосредственно вес предмета» (1889, 1890, 1891 гг.). В этих
весах
употребление малого разновеса заменено применением микроскопа, при помощи которого виден
микрометр,
прикрепленный к стрелке весов. Показание прибора отсчитывается, когда колебания коромысла уже
прекратились,
что происходит очень быстро благодаря применению соответственно устроенных воздушных буферов.
Весы эти
представляли собой значительный прогресс по сравнению со старыми системами; они оказались
особенно ценными в
лабораториях аналитической химии, где быстрота взвешиваний часто необходима для точности
результата.
Введение в лабораторную практику весов Кюри сделало эпоху в конструкции этих инструментов.
Работа была
далеко не эмпирической; она основана была на теоретическом изучении затухающих колебаний и на
построении
многочисленных кривых, выполненных с помощью некоторых из его учеников.

Около 1891 года Пьер Кюри начал длинную серию исследований магнитных свойств тел при различных
температурах, начиная с комнатной и кончая 1400°.

Эта работа, сделанная в течение нескольких лет, была представлена как докторская диссертация
факультету
естествознания Парижского университета в 1895 году. Вот как определял Пьер Кюри в немногих
словах тему своей
работы и ее выводы: «С точки зрения магнитных свойств тела делятся на три определенные группы:
тела
диамагнитные, парамагнитные и ферромагнитные. С первого взгляда эти группы совершенно
обособлены.

Мои опыты не дали возможности установить связь между свойствами тел диамагнитных и парамагнитных,
и выводы
благоприятны для теорий, приписывающих магнетизм и диамагнетизм разнородным причинам. Напротив,
свойства
ферромагнитных и слабопарамагнитных тел тесно связаны между собою».

Работа представила значительные экспериментальные трудности, так как необходимо было измерять
очень малые
силы (порядка 1/100 миллиграмма) в приборе, где температура могла достигать 1400°.

Пьер Кюри отлично понял, что выводы, здесь полученные, имеют основное значение с теоретической
точки
зрения. Закон Кюри, по которому коэффициент намагничивания слабомагнитных тел изменяется обратно
пропорционально абсолютной температуре, — замечательно простой закон, вполне сходный с законом
Гей-Люссака
относительно изменения плотности идеального газа с температурой. В 1905 году П. Ланжевену в его
известной
теории магнетизма удалось отдать должное закону Кюри и найти с теоретической точки зрения
основную разницу
между причинами диамагнетизма и парамагнетизма. Эта работа, а также и важные исследования П.
Вейса доказали
точность выводов Пьера Кюри и глубину аналогии, которую он заметил между интенсивностью
намагничивания и
плотностью жидкости; парамагнитное состояние сходно с газообразным, а ферромагнитное – с
конденсированным.

В связи с этой работой Пьер Кюри посвятил некоторое время на изыскание новых явлений,
существование которых
a priori не казалось ему невозможным. Он искал сильно диамагнитные тела и не нашел их. Он искал
также, нет
ли тел – проводников магнетизма – и может ли магнетизм существовать в свободном состоянии, как
электричество; и тут результат был отрицательным. Он никогда не печатал ничего об этих работах,
имея
привычку исследовать явления часто без большой надежды на успех, лишь из любви к неожиданному и
вовсе не
думая об опубликовании всех своих попыток.

Эта совершенно бескорыстная страсть к научному исследованию была причиной того, что он не
особенно
заботился о докторской диссертации и использовании для этого своих первых работ. Ему было уже
тридцать пять
лет, когда он решился собрать с этой целью результаты только что законченной прекрасной работы о
магнетизме.

Вспоминая этот период жизни Пьера Кюри (1883–1895 гг.), можно определить эволюцию молодого физика
в его
должности руководителя работ. Ему удалось организовать за это время совершенно новую программу
занятий,
напечатать серию значительных теоретических статей и первоклассных экспериментальных
исследований,
сконструировать весьма совершенные, новые приборы – все это в очень неудовлетворительных
условиях в смысле
помещения и кредита.

Уважение к нему во Франции и за границей возрастало. Его с интересом слушали на заседаниях ученых
обществ
(Физического, Минералогического и Электротехнического), где он имел обыкновение делать доклады и
где он
охотно вступал в прения по различным научным вопросам.

Среди заграничных ученых, высоко ценивших его уже в то время, можно прежде всего назвать
знаменитого
английского физика лорда Кельвина, завязавшего с ним сношения по поводу одной научной дискуссии
и постоянно
выражавшего свое уважение и симпатию к нему. В одну из своих поездок в Париж лорд Кельвин был на
заседании
Физического общества, где Пьер Кюри делал сообщение о конструкции и применении
конденсаторов-эталонов с
охранным кольцом.

Можно удивляться, что Пьер Кюри, несмотря на свои заслуги, в течение двенадцати лет сохранял
скромную
должность руководителя работ. Это, без сомнения, зависело главным образом от легкости, с которой
забывают
лиц, не рекомендуемых, не протежируемых, не поддерживаемых чьим-либо сильным влиянием. Это
проистекало также
и вследствие полной невозможности для него прибегать к постоянным хождениям, связанным с каждой
попыткой
активной поддержки выставленной кандидатуры. Независимость его характера не позволяла ему
просить улучшения
своего положения, очень скромного, так как его жалованья (около 300 франков в месяц) едва
хватало на очень
скромную жизнь.

Хотя Пьер Кюри отказывался хлопотать о перемене своего положения, оно все-таки изменилось в 1895
году.
Очень известный физик профессор Маскар, на которого произвели впечатление научные труды Пьера
Кюри и
уважение, оказываемое ему лордом Кельвином, настоял, чтобы Шютценбергер поднял вопрос об
учреждении новой
кафедры физики. Итак, Пьер Кюри был назначен профессором в условиях, еще более подчеркивающих
его заслуги.
Но, однако, в то время ничего не было сделано для улучшения условий работы, крайне
неудовлетворительных, как
мы уже видели выше.

Брак и семейная жизнь. Личность и характер

В 1894 году он встретил Марию Склодовскую, польскую студентку физического факультета Сорбонны из
Российской
империи. Они поженились 26 июня 1895 года, через несколько месяцев после того, как Пьер защитил
докторскую
диссертацию. После рождения первой дочери Ирен, начиная с 1897 года, супруги исследовали явление
радиоактивности.

(По материалам книги М. Кюри, Е. Кюри «Пьер и Мария Кюри». Повествование ведется от лица Марии
Кюри)

Впервые я встретилась с Пьером Кюри весной 1894 года; тогда я жила в Париже, где уже в течение
трех лет
была студенткой Сорбонны. Я сдала лиценциатские экзамены по физике и готовилась к испытаниям по
математике;
в то же самое время я начала работать в исследовательской лаборатории профессора Липпманна. Один
физик-поляк, который приходился мне родственником и который очень уважал Пьера Кюри, однажды
пригласил нас
обоих провести вечер с ним и его женой.

Когда я вошла, Пьер Кюри стоял в пролете стеклянной двери, выходившей на балкон. Он показался мне
очень
молодым, хотя ему исполнилось в то время тридцать пять лет. Меня поразило в нем выражение ясных
глаз и чуть
заметная непринужденность в осанке высокой фигуры. Его медленная, обдуманная речь, его простота,
серьезная и
вместе с тем юная улыбка располагали к полному доверию. Между нами завязался разговор, быстро
перешедший в
дружескую беседу; он занимался такими научными вопросами, относительно которых мне было очень
приятно узнать
его мнение, а также вопросами социальными или гуманитарными, представлявшими для нас обоих
большой интерес;
между его образом мыслей и моим, несмотря на то, что мы происходили из разных стран, было
удивительное
сходство; его можно приписать отчасти известному сходству моральной атмосферы, среди которой
каждый из нас
вырос в своей семье.

Мы снова встречались в Физическом обществе и в лаборатории; затем он попросил у меня позволения
сделать
визит. Я жила тогда в комнате на шестом этаже в студенческом квартале, в бедной квартирке, так
как мои
средства были крайне ограничены.

Однако я чувствовала себя счастливой, осуществив, наконец, в двадцать пять лет давнишнее
пламенное желание
серьезно заняться наукой. Пьер Кюри навещал меня, относясь с простотой и искренней симпатией к
моей трудовой
жизни. Вскоре он стал говорить мне о своей мечте посвятить всю жизнь научному исследованию и
попросил меня
разделить эту жизнь. Мне было не легко решиться на это, так как это означало разлуку с родиной,
семьей и
отказ от проектов общественной деятельности, которые были мне дороги. Выросши в атмосфере
патриотизма,
поддерживаемого гнетом, царившим в Польше, я хотела, как и многие из моих молодых
соотечественников,
посвятить свои силы сохранению национального духа.

Так обстояло дело, когда в начале каникул я покидала Париж, чтобы поехать к отцу в Польшу.

Наша переписка во время разлуки закрепила зародившуюся привязанность.

Летом 1894 года Пьер Кюри писал мне письма, которые я считаю удивительными в целом. Ни одно из
них не было
очень длинно, так как он имел привычку кратко выражаться, но все они были написаны с очевидным
желанием дать
узнать себя той, кого он избрал подругой, таким, как он есть, с объективной искренностью. Само
изложение мне
всегда казалось исключительным: никто не умел так, как он, в нескольких строках описать душевное
состояние
или положение, вызвав поразительно правдивый образ при помощи очень простых средств. Некоторые
отрывки из
его писем уже цитировались в этой книге, а другие будут приведены дальше. Здесь следует привести
те места,
где он высказывает свой взгляд на предполагаемый брак: «Мы дали обещание друг другу (не правда
ли?) быть по
крайней мере в большой дружбе. Только бы Вы не изменили своего намерения. Ведь прочных обещаний
не бывает;
такие вещи не делаются по заказу. А все-таки как было бы прекрасно то, чему я не решаюсь верить,
а именно –
провести нашу жизнь друг подле друга, завороженными нашими мечтами: Вашей патриотической мечтой,
нашей
всечеловеческой мечтой и нашей научной мечтой. Из всех них, по моему мнению, только последняя
законна… С
научной точки зрения… мы можем рассчитывать на некоторое достижение; в этой области почва крепче
и вполне
доступна, и как бы мало ни было достигнутое, это – приобретение».

«Я горячо советую Вам вернуться в Париж в октябре. Меня крайне огорчит, если Вы не вернетесь в
этом году.
Не из дружеского эгоизма я говорю Вам: возвращайтесь. Мне только верится, что здесь Вы будете
работать лучше
и делать свое дело основательнее и с большей пользой».

Из этого письма можно понять, что Пьер Кюри не представлял себе иначе своего будущего. Он
посвятил жизнь
своей научной мечте: ему нужна была подруга, которая могла бы жить этой мечтой вместе с ним. Как
он говорил
мне неоднократно, он не женился до тридцати шести лет только потому, что не верил в возможность
брака,
соединенного с тем, что для него было абсолютной необходимостью.

Еще двадцати двух лет он писал в своем дневнике: «Женщина гораздо больше нас любит жизнь ради
жизни.
Умственно одаренные женщины – редкость. Поэтому, если мы, увлекшись некой мистической любовью,
хотим пойти
новой неестественной дорогой и отдаем все наши мысли определенной творческой работе, которая
отдаляет нас от
окружающего человечества, то нам приходится бороться против женщин… Эта борьба почти всегда
неравная, так
как на стороне женщин законная причина: они стремятся обратить нас вспять во имя жизни и
естества».

В цитированном выше письме видна его непоколебимая вера в науку и в возможность при ее помощи
всеобщего
блага человечества; это настроение можно сопоставить с тем, которое продиктовало Пастеру
известные слова: «Я
непоколебимо верю, что наука и мир восторжествуют над невежеством и войной».

Благодаря этой вере, что все вопросы могут быть разрешены путем научных исследований, Пьер Кюри
не был
склонен принимать активное участие в политике. По воспитанию и чувствам он был демократ и
социалист, но не
был связан никакой партийной доктриной. Он, однако, всегда выполнял свои обязанности избирателя,
как и его
отец. Он не верил в применение принуждения как в общественной, так и в частной жизни.

В своей внутренней жизни ему была необходима такая же ясность и определенность, как и при
изучении общих
проблем. Стремление к лояльности по отношению к себе и к другим заставляло его страдать от
компромиссов,
которых требовала от него жизнь, хотя он доводил их до минимума.

По возвращении после каникул наши дружеские отношения становились для нас все более дорогими;
каждый из нас
понимал, что не найдет лучшего спутника жизни. Наш брак был решен и состоялся 25 июля 1895 года.
Согласно
нашим общим желаниям церемония была сведена к минимуму; она была гражданской, так как Пьер Кюри
не
принадлежал ни к какому культу, а я не была верующей. Родители Пьера Кюри приняли меня очень
сердечно, и, в
свою очередь, мой отец и сестры, присутствовавшие на моей свадьбе, были счастливы познакомиться
с семьей, в
которую я вошла.

Наша первая квартира, крайне скромная, состояла из трех комнат недалеко от Института физики. Ее
главным
достоинством был вид из окон на большой сад. Меблировка, сборная, состояла из вещей,
принадлежавших нашим
родителям. Наши средства не позволяли нам иметь прислугу. Я должна была сама заниматься
хозяйством, к чему я
уже привыкла в течение моей студенческой жизни.

Жалованье профессора Пьера Кюри равнялось 6 тысячам франков в год, и мы хотели, чтобы он не искал
дополнительных заработков, по крайней мере вначале. Что касается меня, то я стала готовиться к
экзамену на
преподавательницу женских гимназий и получила место в 1896 году. Наша жизнь была целиком
построена так,
чтобы была максимальная возможность научной работы, и дни наши протекали в лаборатории, где
Шютценбергер
разрешил мне работать вместе с мужем.

Пьер Кюри был тогда живо заинтересован своей работой о росте кристаллов. Он желал узнать, растут
ли
некоторые грани кристаллов преимущественно перед другими из-за особой скорости роста или
вследствие различий
в растворимости. Он скоро получил интересные результаты (которые не были опубликованы), но
должен был
прервать эту работу, чтобы заняться исследованием радиоактивности, и никогда уже ее не
возобновлял, о чем он
часто сожалел. Я в то время была занята изучением намагничивания закаленной стали.

Подготовка к лекциям была одной из главных забот Пьера Кюри. Кафедра была только что основана, и
никакой
определенной программы курса не было установлено. Он разделил свои лекции на два отдела:
кристаллографию и
электричество; потом, убедившись в полезности для будущих инженеров серьезного теоретического
курса
электричества, он всецело посвятил свои часы этому предмету, и ему удалось создать курс (около
120 лекций),
наиболее полный и наиболее соответствующий последним выводам науки из всех прочитанных тогда в
Париже. Для
этого ему потребовались значительные усилия, чему я была ежедневной свидетельницей; он желал
дать полное
представление о явлениях и эволюцию теорий и идей и в то же время заботился о точности и ясности
изложения.
Он думал напечатать этот курс, но впоследствии, поглощенный многочисленными занятиями, к
несчастью, не смог
привести этого проекта в исполнение.

Мы жили в тесном единении, имея много общих интересов: теоретическая работа, опыты в лаборатории,
подготовка к лекциям и экзаменам. В течение одиннадцати лет нашей совместной жизни мы почти не
разлучались,
и от этой эпохи остались лишь немногие строки. Наши дни отдыха или каникулы были посвящены
прогулкам пешком
или на велосипеде либо в окрестностях Парижа, либо на берегу моря или в горах. Интерес к работе
был так
интенсивен у Пьера Кюри, что ему трудно было прожить долго в таком месте, где не было
возможности работать.
Через несколько дней он уже говорил: «Мне кажется, что мы давно ничего не делали».

В экскурсии, напротив, он чувствовал себя счастливым и наслаждался прогулками, которые мы
совершали вместе,
как когда-то наслаждался ими с братом; но радость при виде красивых мест не мешала ему думать о
научных
вопросах. Мы посетили, таким образом, область Севенн, Овернские горы, равно как побережье
Франции и
некоторые из ее больших лесов.

Эти дни на воздухе и в красивых местностях оставляли глубокое впечатление, которое мы любили
впоследствии
вспоминать.

Позже, когда с нами был наш ребенок, мы были принуждены проводить каникулы в одной какой-либо
местности, не
переезжая с места на место. Мы жили тогда очень просто, в отдаленных деревнях, где нас едва
можно было
отличить от местных жителей.

Между родителями моего мужа и мною установились самые сердечные отношения. Мы часто бывали в Со,
где
прежняя комната моего мужа навсегда осталась в нашем распоряжении; такая же нежная привязанность
установилась между мной и Жаком Кюри и его семьей (он был женат и имел двоих детей); брат мужа
стал моим
братом и остался им навсегда.

Наша старшая дочь Ирэн появилась на свет в сентябре 1897 года, а несколько дней спустя Пьер Кюри
имел
несчастье потерять свою мать. Доктор Кюри тогда поселился с нами в доме с садом у укреплений
Парижа (108,
бульвар Келлерман), недалеко от парка Монсури. Там Пьер Кюри прожил до конца своей жизни.

С рождением нашего ребенка увеличились затруднения с организацией нашей научной работы, так как
мне
пришлось посвятить больше времени домашним заботам. К счастью, я могла оставлять свою девочку с
ее дедушкой,
который очень любил с ней возиться. Надо было думать о добывании новых средств для увеличившейся
семьи и
прислуги, которая с этих пор стала мне необходима в домашнем обиходе. Однако наше материальное
положение
оставалось тем же в течение двух следующих лет, посвященных интенсивной лабораторной работе над
радиоактивностью. Оно улучшилось лишь в 1900 году, правда в ущерб времени, которое мы могли
отдавать научным
исследованиям.

Всякие светские знакомства были исключены из нашей жизни. Пьер Кюри имел непобедимое отвращение к
обязанностям этого рода; и молодым человеком и позже он не делал визитов и не завязывал
неинтересных
знакомств. Серьезный и молчаливый, он предпочитал лучше предаваться размышлениям, чем
обмениваться
банальными словами. Зато, напротив, он придавал большое значение отношениям с друзьями детства и
с теми, с
кем он был связан общностью научных интересов.

Среди последних прежде всего необходимо назвать Ж. Гун, профессора университета в Лионе. Его
дружба с
Пьером Кюри началась еще со времени, когда оба они были препараторами в Сорбонне. Они
поддерживали
постоянную переписку по научным вопросам и всегда с удовольствием встречались во время кратких
посещений Ж.
Гун Парижа, когда они неизменно бывали вместе. Точно так же Пьер Кюри поддерживал давнишние
дружеские
отношения с Ш.-Эд. Гийомом, в настоящее время директором Палаты мер и весов в Севре. Они
видались на
заседаниях Физического общества, а иногда встречались в Севре или в Со.

Позднее вокруг Пьера Кюри образовалась группа более молодых друзей, занимавшихся подобно ему
исследованиями
в новых областях физики и химии: Андре Дебьерн, его сотрудник по работам в области
радиоактивности, и
близкий друг Жорж Саньяк, работавший с ним над Х-лучами, Поль Ланжевен, его бывший ученик,
сделавшийся затем
профессором, Жан Перрен, в настоящее время профессор физической химии в Сорбонне, Жорж Урбен,
бывший ученик
института, а теперь профессор химии и Сорбонне. Нередко то тот, то другой из них навещали нас в
нашем тихом
доме на бульваре Келлермана. Мы беседовали тогда относительно работ, которые мы вели или
собирались ставить,
и сообща радовались удивительным успехам современной физики.

В нашем доме не бывало больших собраний, так как Пьер Кюри не желал этого. Он чувствовал себя
лучше,
разговаривая в небольшом кружке, и редко ходил на какие-либо собрания, кроме заседаний научных
обществ. Если
случайно он попадал в среду, где общий разговор не мог его заинтересовать, он удалялся в
спокойный угол и
забывал об окружающем, погруженный в свои мысли.

Наши семейные связи были очень ограничены как с его, так и с моей стороны, так как его семья была
невелика,
а моя – далеко. Он тем не менее очень сердечно относился к моим родственникам, когда они
приезжали ко мне в
Париж или когда он встречался с ними во время каникул.

В нашей совместной жизни он позволил мне узнать себя, как он этого желал, и с каждым днем все
более и более
проникать в его мысли. Он превзошел все, о чем я могла мечтать в момент нашего соединения. Мое
восхищение
его исключительными достоинствами, столь редкими и возвышенными, непрестанно возрастало, и он
казался мне
единственным существом, свободным от всякого тщеславия и той мелочности, которую постоянно
приходится
встречать у себя и у других и судить о ней снисходительно, а о совершенстве лишь мечтать.

В этом, без сомнения, заключался секрет бесконечного обаяния, которое исходило от него и к
которому нельзя
было оставаться нечувствительным. Его задумчивое лицо и ясный взгляд были очень привлекательны.
Это приятное
впечатление увеличивалось его доброжелательностью и мягкостью его характера. Он иногда говорил,
что он не
чувствует себя борцом, и это было совершенно верно. С ним нельзя было завязать спора, так как он
не умел
сердиться. «Я не настолько силен, чтобы гневаться», – говорил он, улыбаясь. Если у него было
мало друзей, то
зато совсем не было врагов, так как ему никогда не случалось оскорбить кого-нибудь даже по
оплошности. Тем
не менее его нельзя было заставить уклониться от раз намеченной линии поведения; эту особенность
его отец
выразил в данном ему прозвище «мягкого упрямца».

Он всегда откровенно выражал свое мнение, так как был убежден, что дипломатические ходы в общем
бесполезны
и прямая дорога в одно и то же время самая простая и самая лучшая. Этим он приобрел репутацию
наивного; на
самом же деле он действовал так по обдуманному желанию, а не инстинктивно. Может быть, именно
потому, что он
умел судить себя и сдерживаться, он и был способен ясно оценивать побудительные причины
действий, намерения
и мысли других, и если он мог не обращать внимания на детали, то редко ошибался в самой
сущности. Чаще всего
он сохранял про себя эти верные суждения, но он выражал их не стесняясь, раз решившись на это,
будучи
уверен, что совершает полезный поступок.

Что же сказать о его любви к родным и о его достоинствах как друга? Его дружба, которую он дарил
редко,
была надежна и верна, так как она основывалась на общности идей и мнений. Еще реже дарил он свою
привязанность, но как всецело отдавал он ее своему брату и мне! Его обычная сдержанность
уступала место
непринужденности, устанавливавшей гармонию и доверие. Его любовь была прекраснейшим даром,
надежной
поддержкой, полной нежности и заботливости.

Мы не слишком верили в наше здоровье и наши силы, часто подвергавшиеся тяжелым испытаниям; время
от
времени, как это бывает с теми, кто знает цену совместной жизни, у нас являлся страх
непоправимого. Тогда
его простое мужество всегда приводило к одному и тому же выводу: «Что бы ни случилось, и если
пришлось бы
стать телом без души, все-таки нужно работать».

Мечта, ставшая действительностью. Открытие радия

В июле 1898 года Кюри опубликовали статью «О радиоактивном веществе, содержащемся в урановой
смоляной
обманке», в которой сообщали об открытии одного из элементов, названного полонием в честь
Польши, родины
Марии Склодовской. В декабре они объявили об открытии второго элемента, который назвали радием.
Оба новые
элементы были во много раз радиоактивнее, чем уран или торий, и составляли одну миллионную часть
урановой
смоляной обманки.
Тогда же перед супругами встал вопрос о патентовании своего открытия. И они решили не
предпринимать никаких
шагов, предоставив своё открытие безвозмездно на пользу человечества.

(По материалам книги М. Кюри, Е. Кюри «Пьер и Мария Кюри». Повествование ведется от лица Марии Кюри)

Я уже упоминала выше, что в 1897 году Пьер Кюри был занят работой, касавшейся роста кристаллов. Я
же к
началу каникул закончила исследование намагничивания закаленной стали, которое доставило нам
небольшое
пособие от Общества поощрения национальной промышленности. В сентябре родилась наша дочь Ирэн,
и,
поправившись, я снова стала работать в лаборатории с целью подготовки к докторской диссертации.

Наше внимание было привлечено любопытным явлением, открытым в 1896 году Анри Беккерелем. Открытие
Х-лучей
Рентгеном волновало тогда умы, и многие физики искали, не испускают ли под действием света
подобных лучей
тела флуоресцирующие. Анри Беккерель изучал с этой точки зрения соли урана и, как это иногда
случается,
нашел явление, отличное от того, какое он искал: самопроизвольное испускание солями урана лучей
с особенными
свойствами. Так была открыта радиоактивность.

Вот в чем состоит явление, открытое Беккерелем: соединение урана, помещенное на фотографическую
пластинку,
обернутую черной бумагой, оставляет на ней отпечаток, подобный полученному под действием света.
Отпечаток
происходит от лучей урана, проходящих сквозь бумагу. Эти же лучи могут, как Х-лучи, произвести
разряд
электроскопа, сделав проводником окружающий воздух.

Анри Беккерель убедился, что эти качества не зависят от того, подвергалась ли соль предварительно
действию
света или нет, и что они сохраняются, когда урановое соединение хранится в темноте несколько
месяцев.
Приходилось спрашивать себя, откуда же происходит энергия, правда, очень небольшая, но постоянно
выделяемая
соединениями урана в виде излучений.

Изучение этого явления казалось нам весьма интересным, тем более что этот вопрос, совершенно
новый, не
связан был ни с какой библиографией. Я решила заняться работой на эту тему.

Надо было найти помещение, где бы можно было поставить эти опыты. Пьер Кюри получил от директора
разрешение
использовать мастерскую с окнами в нижнем этаже.

Чтоб расширить результаты, полученные Беккерелем, необходимо было употребить точный
количественный метод.
Наиболее удобной для измерения оказалась проводимость воздуха, вызываемая лучами урана; это
явление носит
название ионизации и вызывается также и Х-лучами; исследования, недавно сделанные на эту тему,
выяснили
основные черты этого явления.

Для измерения очень слабых токов, которые можно заставить пройти сквозь воздух, ионизированный
лучами
урана, в моем распоряжении был прекрасный метод, изученный и примененный Пьером и Жаком Кюри;
этот метод
состоит в компенсировании на чувствительном электрометре количества электричества, которое
переносится
током, тем количеством, которое может быть получено растяжением пьезоэлектрического кварца.
Прибор состоял,
таким образом, из электрометра Кюри, пьезоэлектрического кварца и ионизационной камеры;
последняя была
устроена посредством пластинчатого конденсатора, причем верхняя пластинка была соединена с
электрометром,
между тем как нижняя, заряженная до известного потенциала, была покрыта тонким слоем
исследуемого вещества.
Этот электрометрический прибор был не на своем месте – в сыром и тесном помещении, где пришлось
его
поставить.

Мои опыты показали, что излучение соединений урана можно точно измерить в определенных условиях и
что это
излучение есть свойство атомов элемента урана; интенсивность излучения пропорциональна
количеству урана,
заключенному в соединении, и не зависит ни от рода химического соединения, ни от внешних
условий, каковы,
например, освещение или температура.

Тогда я занялась изысканиями, не существует ли других элементов, обладающих тем же свойством, и с
этой
целью изучила все известные в то время элементы как в чистом виде, так и в соединениях. Я нашла,
что среди
этих тел только соединения тория испускают лучи, подобные лучам урана. Излучение тория обладает
интенсивностью того же порядка, что и излучение урана, и тоже представляет собой атомное
свойство элемента.

С этого времени представилась необходимость найти новый термин для определения нового свойства
материи,
проявленного элементами ураном и торием. Я предложила для этого название «радиоактивность»,
которое
сделалось общепринятым; радиоактивные элементы были названы радиоэлементами.

За время моего исследования я имела случай изучить не только простые соединения, соли и кислоты,
но и
большое число минералов. Некоторые из них оказались радиоактивными, а именно – содержащие уран и
торий, но
их радиоактивность казалась ненормальной, так как она была гораздо сильнее, чем можно было
предвидеть, судя
по содержанию урана или тория.

Эта аномалия нас очень удивила; так как я была вполне уверена, что дело было не в
экспериментальной ошибке,
то необходимо было найти объяснение. Тогда я предположила, что минералы содержат в небольшом
количестве
вещество гораздо более радиоактивное, чем уран или торий; это вещество не могло быть ни одним из
известных
уже элементов, так как все они были изучены; следовательно, это должен быть новый химический
элемент.

Крайне интересно было возможно скорее подтвердить эту гипотезу. Живо заинтересованный этим
вопросом, Пьер
Кюри оставил свою работу над кристаллами – временно, как он думал, – и присоединился ко мне для
исследования
нового вещества.

Нами была избрана смоляная урановая руда, минерал урана, который в чистом виде почти в четыре
раза более
радиоактивен, чем окись урана.

После того как состав минерала был определен достаточно точными химическими анализами, можно было
ожидать
найти там максимум 1 процент нового вещества. Продолжение нашей работы показало, что в смоляной
урановой
руде действительно существуют новые радиоэлементы, но их пропорция не достигает даже одной
миллионной доли.

Метод, примененный нами, был новый метод химического исследования, основанный на радиоактивности.
Он
заключается в выделении обычными средствами химического анализа и в измерении в подходящих
условиях
радиоактивности всех выделенных продуктов. Таким образом, можно было дать себе отчет о
химических свойствах
искомого радиоактивного элемента; последний сосредоточивается во фракциях, которые становятся
все более
радиоактивными по мере хода работы разделения. Мы вскоре узнали, что радиоактивность
концентрировалась
главным образом в двух различных химических фракциях, и мы принуждены были отметить в урановой
смоляной руде
присутствие по крайней мере двух новых радиоэлементов: полония и радия. Мы сделали сообщение о
полонии в
июле 1898 года, а о радии – в декабре того же года.

Несмотря на относительно быстрый ход работы, она была далеко не закончена. По нашему мнению, там,
без
сомнения, были новые элементы, но, чтобы заставить химиков признать это мнение, надо было
выделить эти
элементы. В наших наиболее радиоактивных продуктах (в несколько сотен раз более активных, чем
уран) полоний
и радий содержались все еще лишь в виде следов; полоний находился в смеси с висмутом, выделенным
из смоляной
урановой руды, а радий – в смеси с барием из того же минерала. Мы уже знали, какими методами
можно надеяться
отделить полоний от висмута и радий от бария, но для этого отделения нужны были гораздо большие
количества
основного вещества, чем те, с которыми мы имели дело.

В этот период нашей работы нам очень вредил недостаток необходимых средств: помещения, денег и
персонала.
Смоляная урановая руда была дорогим минералом, и мы не могли купить достаточного количества.
Главный
источник этого минерала находился тогда в Сент-Иоахимстале (Богемия), где залегала руда,
разрабатываемая
австрийским правительством в целях добычи из нее урана. По нашим предположениям, весь радий и
часть полония
должны были находиться в отбросах этого производства, которые в то время никак не
утилизировались. Благодаря
поддержке Венской академии наук нам удалось получить на выгодных условиях несколько тонн этих
отбросов, и мы
употребили их в качестве исходного материала. Для покрытия издержек исследования нам сначала
пришлось
употребить наши собственные средства, а потом мы получили несколько пособий и премий из-за
границы.

Особенно важен был вопрос о помещении; мы не знали, где нам можно вести химическую переработку.
Пришлось
организовать ее в заброшенном сарае, отделенном двором от мастерской, где находился наш
электрометрический
прибор. Это был барак из досок с асфальтовым полом и стеклянной крышей, недостаточно защищавшей
от дождя,
без всяких приспособлений; в нем были только старые деревянные столы, чугунная печь, не дававшая
достаточно
тепла, и классная доска, которой так любил пользоваться Пьер Кюри. Там не было вытяжных шкафов
для опытов с
вредными газами; поэтому приходилось делать эти операции на дворе, когда позволяла погода, или
же в
помещении при открытых окнах.

В этой «богатой» лаборатории мы работали почти без помощников два года, ведя сообща как
химическую
обработку, так и изучение излучения получаемых нами все более и более радиоактивных продуктов.
Потом
пришлось разделить наш труд: Пьер Кюри продолжал исследование свойств радия, а я занялась
химическими
анализами с целью получения чистых солей радия. Мне доводилось обрабатывать за раз до двадцати
килограммов
первичного материала и в результате уставлять сарай большими сосудами с химическими осадками и
жидкостями.

Это был изнурительный труд – переносить мешки и сосуды, переливать жидкости из одного сосуда в
другой,
несколько часов подряд мешать кипящий материал в чугунном тазу. Я выделяла из руды радиоактивный
барий и
подвергала его в виде хлористой соли дробной кристаллизации. Радий накоплялся в наименее
растворимых
фракциях, и этот процесс должен был привести к выделению чистого хлористого радия. Очень тонкие
операции с
последними кристаллизациями были значительно затруднены в такой плохо приспособленной
лаборатории из-за
железной и угольной пыли, от которой их нельзя было достаточно защитить.

Результаты, полученные через год, ясно показали, что легче отделить радий, чем полоний; поэтому в
этом
направлении и были сосредоточены все усилия. Полученные соли радия были подвергнуты
исследованиям с целью
изучения их действия. Пробы этих солей были даны нами многим ученым, в частности Анри Беккерелю.

В течение 1899 и 1900 годов Пьер Кюри совместно со мной напечатал статью о наведенной
радиоактивности,
вызываемой радием; кроме того, другую статью о действиях лучей радия: о свечении, химических
эффектах и т.
д.; затем об электрическом заряде, переносимом некоторыми из лучей, и, наконец, доклад общего
характера о
новых радиоактивных веществах и излучениях – для Физического конгресса, состоявшегося в Париже в
1900 году.
Он напечатал также очерк о действии магнитного поля на лучи радия.

Работы, сделанные в то время нами и некоторыми другими учеными, выясняли главным образом свойства
лучей,
испускаемых радием, и показывали, что эти лучи принадлежат к трем различным категориям. Радий
попускает
поток частиц, обладающих большими скоростями; некоторые из них имеют положительный заряд и
образуют лучи α;
другие имеют отрицательный заряд и образуют лучи β. Эти две группы при своем полете отклоняются
магнитом.
Третья группа состоит из γ-лучей, нечувствительных к действию магнита и, как теперь известно,
являющихся
излучением, сходным со светом и Х-лучами.

Мы особенно обрадовались при наблюдении, что наши содержащие радий соли все светились
самопроизвольно. Пьер
Кюри говорил, что эта неожиданная особенность дала ему большее удовлетворение, чем он мог
мечтать.

Конгресс 1900 года доставил нам случай близко ознакомить иностранных ученых с нашими новыми
радиоактивными
веществами. Они очень заинтересовали конгресс.

В ту пору мы с головой ушли в новую область, которая раскрылась перед нами благодаря неожиданному
открытию.
Несмотря на трудные условия работы, мы чувствовали себя вполне счастливыми. Все дни мы проводили
в
лаборатории… и нам случалось завтракать там просто, по-студенчески. В нашем жалком сарае царили
полный мир и
тишина; бывало, когда нам приходилось только следить за ходом той или другой операции, мы
прогуливались взад
и вперед по сараю, беседуя о нашей теперешней и будущей работе; озябнув, мы подкреплялись чашкой
чаю тут же,
у печи. В нашем общем, едином увлечении мы жили как во сне… Нам случалось возвращаться вечером
после обеда,
чтоб бросить взгляд на наши владения. Наши драгоценные продукты, для которых у нас не было
хранилища, были
разложены на столах и на досках; со всех сторон видны были их слабо светящиеся точки, казавшиеся
висящими в
темноте; они всегда вызывали у нас новое волнение и восхищение.

Вообще Пьеру Кюри не полагалось услуг со стороны служащих института. Однако служитель
лаборатории, который
был в его распоряжении для практических работ, когда он был руководителем, продолжал помогать
ему в
свободное время. Этот славный малый по имени Пти любил нас и заботился о нас; многое было нам
облегчено
благодаря его доброй воле и участию, которое он принимал в нашем успехе.

Нашу работу по радиоактивности мы начали в одиночестве. Но ввиду широты самой задачи все большее
и большее
значение для пользы дела приобретало сотрудничество с кем-нибудь еще. Уже в 1898 году начальник
работ
института Ж. Бемон оказал нам временную помощь. Около 1900 года Пьер Кюри завел сношения с
молодым химиком
Андре Дебьерном, препаратором у профессора Фриделя, очень ценившего его как ученого. На
предложение Пьера
Андре Дебьерн охотно выразил свое согласие заняться радиоактивностью: он предпринял исследование
нового
радиоэлемента, существование которого подозревалось в группе железа и редких земель. Он открыл
этот элемент,
названный актинием. Хотя Андре Дебьерн работал в химико-физической лаборатории, руководимой
Жаном Перреном,
он часто заходил к нам в сарай, вскоре став очень близким другом и нашим и доктора Кюри, а
впоследствии
наших детей.

В то же время французский физик Жорж Саньяк, занятый изучением Х-лучей, часто заходил поговорить
с Пьером
Кюри об аналогиях, какие можно предвидеть между Х-лучами, их вторичным излучением и излучением
радиоактивных
тел. Они совместно сделали работу о переносе электрического заряда вторичными лучами.

В лаборатории мы очень мало виделись с людьми; время от времени кое-кто из физиков и химиков
заходил к нам
или посмотреть наши опыты, или спросить совета у Пьера Кюри, уже известного своими познаниями в
нескольких
разделах физики. И перед классной доской начинались те беседы, что оставляют по себе лучшие
воспоминания,
возбуждая еще больший научный интерес и рвение к работе, и в то же время не прерывают
естественное течение
мыслей, не смущают атмосферу мира и внутренней сосредоточенности, какой и должна быть атмосфера
лаборатории.

Борьба за средства для работы. Бремя славы. Первое проявление внимания со
стороны
государства. Слишком поздно

Не имея лаборатории и работая в помещении институтской кладовки, а позже в сарае на улице Ломон в
Париже,
супруги Кюри в последующие четыре года (с 1898 по 1902 год) переработали восемь тонн уранинита,
чтобы
выделить из руды радий в достаточном для определения его атомного веса количестве. Работая в
примитивных и
вредных условиях, они проводили операции химического разделения в огромных чанах в сарае, а все
анализы – в
крохотной, бедно оснащенной лаборатории Муниципальной школы.
В 1903 году Шведская королевская академия наук присудила Пьеру и Марии Кюри Нобелевскую премию
по физике.
Помимо Нобелевской премии, Пьер Кюри был удостоен еще нескольких наград, включая медаль Дэви
Лондонского
королевского общества (1903) и золотую медаль Маттеуччи Национальной Академии наук Италии
(1904).

(По материалам книги М. Кюри, Е. Кюри «Пьер и Мария Кюри». Повествование ведется от лица Марии
Кюри)

Несмотря на наше желание сосредоточить все усилия на начатой нами работе и на скромность наших
потребностей, мы в 1900 году должны были признать, что увеличение наших ресурсов стало
необходимым. Пьер
Кюри не имел иллюзий на счет возможности получить в Париже заведование кафедрой, которое, не
будучи
обеспечено большим жалованьем, все же позволяло тогда небольшой семье существовать без
добавочных доходов.
Не кончив ни «Эколь нормаль», ни Политехнического института, Пьер Кюри не имел той поддержки,
которая
оказывалась этими институтами своим воспитанникам; должности, на которые он мог рассчитывать по
своим
научным трудам, распределялись помимо него, причем не поднималось даже и вопроса о возможности
его
кандидатуры. В начале 1898 года он безуспешно просил кафедры физической химии, вакантной после
смерти Сале,
и эта неудача утвердила его в мнении, что у него нет надежды сделать карьеру. Он получил,
однако, должность
репетитора в Политехническом институте, которую занимал только шесть месяцев.

Летом 1900 года Пьер Кюри получил неожиданное предложение: ему была предложена кафедра физики в
Женевском
университете. Декан этого университета сообщил ему об этом в сердечных выражениях, настаивая на
том, что
Женевский университет согласен приложить исключительные усилия, чтобы получить такого уважаемого
ученого;
выгоды, связанные с этим предложением, заключались в повышенном жалованье, в обещании расширить
физическую
лабораторию для наших работ и в официальном положении для меня в этой лаборатории. Такое
предложение
заслуживало внимательного обсуждения, поэтому мы съездили в Женеву, где нам был оказан самый
хороший прием.

Решение, которое надо было принять, представлялось для нас очень серьезным. Женева предлагала нам
хорошее
материальное положение с возможностью спокойной жизни, похожей на деревенскую. У Пьера Кюри было
большое
искушение согласиться на предложение, и лишь в интересах наших исследований над радием он,
наконец, принял
противоположное решение. Он в самом деле боялся неизбежного при переезде перерыва в
исследованиях.

В то время была свободной кафедра физики в P.C.N. (на подготовительном курсе Сорбонны). Пьер Кюри
выставил
свою кандидатуру, и был назначен лектором благодаря поддержке Анри Пуанкаре, желавшего, чтобы
Кюри избежал
необходимости покинуть Францию. В то же время я была назначена лектором по физике в Высшей
женской
нормальной школе в Севре.

Итак, мы остались в Париже с увеличившимися доходами. Но зато наши условия работы стали более
трудными.
Пьер Кюри имел две педагогические должности; преподавание в P.C.N. очень утомляло его из-за
большого
количества студентов. В свою очередь, я должна была посвящать много времени подготовке к лекциям
в Севре и
организации практических занятий, которые я считала недостаточными.

Для новых функций Пьера Кюри не существовало соответствующей лаборатории; маленькое бюро и
единственная
рабочая комната — это было все, чем он располагал в пристройке Сорбонны, предназначенной для
преподавания в
P.C.N. и находившейся в доме № 12 по улице Кювье. А между тем Пьеру Кюри крайне необходимо было
работать
самому, и, кроме того, в своей новой должности в Сорбонне он твердо решил принимать студентов и
давать им
работу, так как того требовало быстрое расширение работ по радиоактивности. Он предпринял шаги
для
увеличения находящегося в его распоряжении помещения. Каждый, кто делал подобные попытки, хорошо
знает,
сколько финансовых и административных препятствий встречает он при этом, сколько нужно
официальных писем,
визитов и заявлений, чтобы добиться малейшего успеха. Пьер невыносимо уставал и приходил в
уныние. Сверх
того, он должен был ходить постоянно из P.C.N. в сарай, который мы по-прежнему занимали для
своих работ в
школе.

Кроме того, наша работа не могла уже дальше развиваться, не прибегая к заводской обработке
исходного
вещества. Этот вопрос удалось разрешить благодаря добровольным пожертвованиям.

Начиная с 1899 года, Пьеру Кюри удалось организовать первую попытку промышленной добычи радия; с
этой целью
он воспользовался помощью Центрального общества химических продуктов, с которым находился в
сношениях по
поводу постройки изобретенных им весов. Технические подробности были очень удачно даны А.
Дебьерном, и опыты
привели к хорошему результату, хотя понадобился персонал для этой химической работы, требовавшей
особых
предосторожностей.

Так как наши работы возбудили всеобщий интерес среди ученых, то подобные же опыты были
предприняты за
границей. Пьер Кюри вел себя в этом отношении крайне бескорыстно. По соглашению Пьер отказался
извлечь
материальную выгоду из нашего открытия: мы не взяли никакого патента и обнародовали полностью
результаты
наших исследований, а также способы извлечения чистого радия. Больше того, всем заинтересованным
лицам мы
давали требуемые разъяснения. Это пошло на благо производству радия, которое могло свободно
развиваться
сначала во Франции, потом за границей, поставляя ученым и врачам продукты, в которых они
нуждались.

Это производство и до сего времени использует почти без изменений указанные нами способы добычи
радия.

Хотя наша промышленная обработка дала хорошие результаты, но нам было трудно продолжать ее с теми
небольшими средствами, которыми мы располагали. Увлекшись этим опытом, один французский
промышленник, Арме
де Лиль, возымел в 1904 году идею, которая могла показаться смелой для той эпохи: основать
настоящую фабрику
для добычи радия и поставки этого вещества врачам; интерес последних к радию пробудился под
влиянием работ
(только что появившихся) о биологическом действии радия и его применениях в терапии. Проект был
с успехом
приведен в исполнение благодаря сотрудникам, уже подготовленным нами для этого тонкого
производства, в
особенности благодаря Ф. Одепину и Ж. Данну. Таким образом, радий стал регулярно поступать в
продажу,
правда, по высоким ценам из-за особых условий этой промышленности и сразу же повысившихся цен на
исходное
сырье. Надо ценить то чувство, которое побудило Арме де Лиля предложить нам свою помощь и
предоставить в
наше распоряжение, совершенно бескорыстно, небольшое помещение при фабрике и часть средств,
необходимых для
работы. Остальные средства были доставлены отчасти нами самими, отчасти пособиями; самое
значительное из
них, присужденное в 1902 году Академией наук, достигало 20 тысяч франков.

Таким путем имевшаяся у нас руда была постепенно использована для приготовления некоторого
количества
радия, который постепенно употреблялся для наших исследований. Радиоактивный барий извлекался на
фабрике, а
я занималась в лаборатории очисткой и фракционной кристаллизацией. В 1902 году мне удалось
приготовить
дециграмм чистого хлорида радия, дававшего спектр одного лишь нового элемента — радия. Я сделала
первое
определение атомного веса, значительно превышавшего атомный вес бария. Таким образом, химическая
индивидуальность радия была окончательно установлена, и реальность радиоэлементов сделалась
безусловно
доказанным фактом. Эта работа послужила мне темой для докторской диссертации, защищенной в 1903
году.

Позднее количество добытого радия было увеличено; в 1907 году я уже могла сделать второе, более
точное
определение атомного веса (225,35); в настоящее время принимают атомный вес радия равным 226.
Мне удалось
также вместе с А. Дебьерном получить металлический радий. Общее количество радия,
приготовленного и
переданного мною в лабораторию, равняется свыше чем одному грамму радия-элемента.

Активность чистого радия превысила все наши ожидания. Это вещество дает излучение, более чем в
миллион раз
превышающее излучение того же весового количества урана. С другой стороны, количества радия,
содержащиеся в
урановых минералах, не превышают трех дециграммов радия на тонну урана. Между этими веществами
существует
тесная связь: теперь известно, что радий появляется в минералах за счет урана.

Годы, последовавшие за назначением в P.C.N., были тяжелы для Пьера Кюри: ему пришлось столкнуться
с
многочисленными заботами по организации сложной работы, между тем как он мог быть счастливым,
лишь
сосредоточив свои усилия на определенном предмете. Физическая усталость была тем более тяжела,
что он
страдал припадками острых болей, все учащавшихся от переутомления.

Для него стало жизненной необходимостью облегчить свой профессиональный труд и тем сохранить свои
силы и
здоровье. Он решился просить кафедру минералогии, освободившуюся в Сорбонне, которой он вполне
был достоин
по своим глубоким познаниям и печатным работам по физической кристаллографии. Однако он не был
назначен.

В этот тяжелый период ему удалось, тем не менее, путем сверхчеловеческого усилия закончить и
напечатать
несколько исследований, сделанных самостоятельно и в сотрудничестве с другими:

• исследование по наведенной радиоактивности (в сотрудничестве с А. Дебьерном);
• исследование на ту же тему (в сотрудничестве с Ж. Данном);
• исследование проводимости, вызываемой в диэлектрических жидкостях лучами радия и лучами
  Рентгена;
• исследование закона спадания активности эманации радия и о радиоактивных константах,
  характеризующих
  эманацию и ее активный остаток;
• открытие выделения тепла радием (в сотрудничестве с Лабордом);
• исследование диффузии эманации радия в воздухе (в сотрудничестве с Ж. Данном);
• исследование радиоактивности газов минеральных источников (в сотрудничестве с А. Лабордом);
• исследование физиологического действия лучей радия (вместе с Анри Беккерелем);
• исследование физиологического действия эманации радия (вместе с Бушаром и Балтазаром);
• о приборе для определения магнитных констант (вместе с Шенево).

Все эти фундаментальные исследования в области радиоактивности посвящены самым разнообразным
темам.
Несколько работ имеют целью изучение эманации, этого странного газообразного тела, порождаемого
радием и в
большой степени служащего причиной сильного излучения, ранее приписываемого самому радию. Пьер
Кюри
установил строгий и неизменный закон, по которому эманация разрушается, в каких бы условиях она
ни
находилась. В настоящее время эманация радия, заключенная в тонкие ампулы, постоянно
употребляется врачами
как терапевтическое средство; по техническим соображениям употребление ее предпочитается
непосредственному
пользованию радием, и ни один врач не может не обращаться к числовой таблице, показывающей,
сколько эманации
исчезает за день, хотя она и заточена в стеклянной тюрьме.

Та же эманация находится в небольших количествах в минеральных водах и может иметь влияние на их
лечебные
свойства.

Еще поразительнее было открытие выделения тепла радием. Не изменяясь наружно, это тело выделяет в
час
количество тепла, более чем достаточное для того, чтоб растопить кусок льда равного веса. Хорошо
защищенный
от потери тепла радий нагревается, и температура его может подняться на 10 и более градусов выше
температуры
окружающей среды. Это был вызов современной экспериментальной науке.

Нельзя, наконец, обойти молчанием опыты, относящиеся к физиологическим действиям радия.

С целью проверить эти действия, изучавшиеся уже Ф. Жизелем, Пьер Кюри добровольно подверг свою
руку
действию радия в течение нескольких часов. В результате появилась рана, похожая на ожог,
постепенно
увеличивавшаяся, которую удалось залечить лишь через несколько месяцев. Анри Беккерель получил
такой же ожог
случайно, когда он нес в жилетном кармане стеклянную трубочку с солью радия. Он рассказал нам о
результате
действия радия и, восхищенный и раздосадованный, воскликнул: «Я люблю его, но в то же время на
него сердит!»

Понимая, насколько интересны эти результаты, Пьер Кюри начал в сотрудничестве с врачами
упомянутое выше
исследование над животными, подвергнутыми действию эманации радия. Эти изыскания были начальным
пунктом
радиотерапии. Первые опыты лечения радием были произведены с помощью продуктов, данных Пьером
Кюри;
результатом их было излечение волчанки и других накожных болезней. Таким образом, радиотерапия,
важная
отрасль медицины, зародилась во Франции и развилась благодаря трудам французских врачей (Данло,
Уихема,
Доминици, Дегре и других).

Между тем благодаря большому толчку, который был дан изучению радиоактивности за границей, одно
за другим
последовали новые открытия. Многие ученые занялись отысканием новых радиоэлементов, следуя
впервые
примененному нами методу химического анализа с помощью излучения. Таким путем были найдены:
мезоторий,
употребляемый теперь врачами и приготовляемый заводским способом, радиоторий, ионий,
протоактиний,
радиосвинец и другие. В настоящее время мы знаем всего тридцать восемь радиоэлементов (из них
три в
газообразном состоянии, или эманации), но среди них радий играет наиболее важную роль благодаря
значительной
интенсивности его излучения, которое лишь крайне медленно ослабляется со временем.

1903 год был особенно значительным в эволюции новой науки. Во Франции только что была закончена
работа над
радием, новым химическим элементом, и Пьер Кюри ясно доказал поразительное выделение тепла из
этого
элемента, по внешности остающегося неизменным. В Англии Рамзей и Содди сообщили о большом
открытии: они
установили, что радий производит в качестве своего распада газообразный гелий; это совершается в
условиях,
заставляющих думать о внутриатомном изменении. Действительно, если соль радия сохраняется в
течение
некоторого времени в запаянной стеклянной трубочке, совсем лишенной воздуха, можно, расплавив
соль, выделить
из нее небольшое количество гелия, который легко измерить и узнать по виду его спектра. Этот
важный опыт
получил многочисленные подтверждения; он дает нам первый пример превращения атома, правда
совершающегося
независимо от нашей воли, но, тем не менее, уничтожающего теорию об абсолютной прочности атома.

Все эти факты вместе с некоторыми прежде известными привели к чрезвычайно ценному синтезу: я
говорю о
работах Э. Резерфорда и Ф. Содди, предложивших теорию радиоактивных превращений, в настоящее
время
общепринятую. По этой теории, всякий радиоэлемент, даже когда он кажется неизменным, находится
на пути к
самопроизвольному превращению, и оно тем быстрее, чем интенсивнее излучение.

Радиоактивный атом может разлагаться двумя способами: он может выделить из своего ядра атом
гелия, который,
двигаясь с громадной быстротой и обладая положительным зарядом, дает, таким образом, то, что мы
называем
α-частицей; или же он может отделить из ядра еще меньший кусочек, один из электронов (с ними мы
уже свыклись
в современной физике), масса которого при умеренной скорости в 1 800 раз меньше массы атома
водорода, но
постепенно возрастает при приближении скорости электрона к скорости света; эти электроны с
отрицательным
зарядом образуют поток β-частиц, или так называемые β-лучи. Каков бы ни был оторванный от атома
кусочек,
оставшаяся часть уже не похожа на первоначальный атом; так, когда атом радия выделил атом гелия,
то остатком
является атом эманации в газообразном состоянии. Этот остаток, в свою очередь, разлагается, и
процесс
останавливается, лишь дойдя до последнего устойчивого остатка, не испускающего никакого
излучения.

Итак, α- и β-лучи происходят от распада атомов; γ-лучи являются сходными со светом и сопровождают
атомное
разложение. Они далеко проникают сквозь материю, и их чаще всего применяют в выработанных до сих
пор
терапевтических методах.

Итак, радиоэлементы образуют семейства, каждый член коих происходит по прямой линии от своих
предков,
первых членов ряда; первичными элементами являются уран и торий. В частности, можно установить,
что радий —
потомок урана, а полоний — потомок радия. Так как каждый радиоэлемент понемногу разрушается и в
то же время
снова накопляется, образуясь от своего родоначальника, то в результате он может скопиться лишь
до
определенного количества; поэтому соотношение радия и урана есть величина постоянная в очень
древних
неизменных химических минералах.

Самопроизвольное разрушение радиоэлемента происходит по основному показательному закону,
согласно
которому количество каждого радиоэлемента уменьшается наполовину в один и тот же вполне
определенный
промежуток времени, называемый периодом полураспада, являющийся характерным для данного
элемента. Эти
периоды, измеряемые разными методами, весьма различны. Период урана — несколько миллиардов
лет, радия —
около 1 600 лет, период эманации радия — немного меньше 4 дней, а среди следующих потомков
есть даже
такой, чей период — малая доля секунды. Показательный закон имеет глубокий философский
смысл; он
указывает, что разложение происходит согласно законам вероятности. Причины, вызывающие
разложение,
остались в тайне, и пока неизвестно, происходит ли оно от внешних факторов, или от
внутриатомной
неустойчивости. Во всяком случае, ни одно внешнее воздействие до сих пор не оказалось
достаточно сильным,
чтобы вызвать разложение.

Эти быстро следовавшие друг за другом открытия, перевернувшие научные понятия, установившиеся
в физике и
химии, были встречены не без сомнений и недоверчивости, но большая часть ученого мира
приняла их с
энтузиазмом. В то же время возросла известность Пьера Кюри во Франции и за границей. Уже в
1901 году
Академия наук присудила ему премию Лаказа. В 1902 году Маскар, много раз оказывавший ему
поддержку,
побудил Пьера Кюри выставить свою кандидатуру в Академию наук; Пьер Кюри с трудом решился на
это, так как,
по его мнению, академия должна выбирать своих членов, не ожидая, чтобы эти последние
ходатайствовали об
избрании и делали визиты. Тем не менее, он выставил кандидатуру по дружескому настоянию
Маскара и,
особенно, ввиду факта, что физическая секция академии единогласно высказалась в его пользу.
Несмотря на
это, его кандидатура не прошла, и только в 1905 году он стал членом академии и не пробыл им
и года.

В 1903 году Пьер Кюри поехал со мною в Лондон, чтобы сделать сообщение о радии. Ему был
оказан
восторженный прием. Он был счастлив снова увидеть при этом лорда Кельвина, который всегда
выражал свою
привязанность к нему и, будучи уже очень пожилым в то время, проявлял все тот же юношеский
интерес к
науке. Знаменитый ученый с трогательным удовлетворением показывал стеклянную ампулу с
зернышком соли
радия, подаренным ему Пьером Кюри. Мы встретились также с другими известными учеными:
Круксом, Рамзеем и
Дьюаром; в сотрудничестве с последним Пьер Кюри напечатал работу о выделении тепла радием
при очень низких
температурах и об образовании гелия в солях радия.

Несколько месяцев спустя ему (вместе со мной) была присуждена Лондонским королевским
обществом медаль
Дэви, и почти в то же время мы получили вместе с Анри Беккерелем Нобелевскую премию по
физике.

Состояние здоровья помешало нам отправиться на церемонию вручения премии в декабре, и только
в июне 1905
года мы смогли поехать в Стокгольм, и Пьер Кюри прочел свою Нобелевскую речь. Нам был оказан
очень
любезный прием, и мы могли восхищаться видом страны в блеске прекрасных летних дней.

Присуждение Нобелевской премии было для нас важным событием из-за того престижа, которым
пользовался
недавно основанный (1901) Нобелевский комитет. С денежной стороны половина премии
представляла
значительную сумму. Пьер Кюри мог с тех пор предоставить свою должность в институте Полю
Ланжевену, одному
из своих прежних учеников. Пьер Кюри, кроме того, пригласил себе особого ассистента для
помощи в своих
работах.

Но известность, вызванная этим счастливым событием, ложилась тяжелым бременем на человека, не
подготовленного и не привычного к ней. Целая лавина визитов, писем, просьб, статей и лекций,
постоянные
поводы к потере времени, волнениям и утомлению. Пьер Кюри был добр и не любил отвечать
отказом на просьбу;
но, с другой стороны, он отдавал себе ясный отчет, что он не может уступать обременявшим его
ходатайствам
без серьезного ущерба для здоровья, спокойствия своего духа и для работы. В письме к Ш.-Эд.
Гийому он
говорил: «У нас просят статей и лекций, а несколько лет спустя те же, кто просил нас, будут
удивлены,
увидя, что мы не работали».

В общем, несмотря на внешние осложнения, наша жизнь благодаря усилиям воли осталась такой же
скромной и
уединенной, как и раньше. В конце 1904 года наша семья увеличилась рождением второй дочери,
Евы-Денизы, в
скромном доме на бульваре Келлерман, где жили вместе с доктором Кюри, видя лишь
немногочисленных друзей.

Наша старшая дочь, подрастая, стала маленькой подругой отца, который очень интересовался ее
воспитанием и
охотно гулял с ней в свободные минуты, особенно в дни каникул. Он вел с ней серьезные
разговоры, отвечал
на все ее вопросы и радовался быстрому развитию ее юного ума.

В связи с большим успехом Пьера Кюри за границей, наконец, пришло, хотя и запоздалое, но
полное признание
его заслуг и во Франции. В еорок пять лет он был одним из первых ученых своей страны, и тем
не менее он
как преподаватель занимал подчиненную должность. Это ненормальное положение вещей волновало
общественное
мнение; под влиянием этого ректор Парижской академии Лиар предложил парламенту учредить
профессорскую
кафедру в Сорбонне. В начале учебного 1904/05 года Пьер Кюри был назначен профессором
факультета
естествознания Парижского университета; год спустя он окончательно покинул институт, где его
заместил Поль
Ланжевен.

Учреждение новой кафедры не обошлось без затруднений; первоначальный проект предусматривал
новую кафедру,
но без лаборатории. Пьер Кюри не считал возможным принять должность, где он рисковал
потерять и те
небольшие средства для работы, которыми он располагал, вместо того чтобы получить новые; он
написал своим
патронам о решении остаться в P. C. N. Благодаря его настойчивости учреждение новой кафедры
было дополнено
кредитом на лабораторию и персонал для ее обслуживания (руководитель работ, лаборант и
служитель).
Должность руководителя работ была предложена мне, что было большим удовлетворением для Пьера
Кюри.

Не без сожаления мы покидали институт, где провели за работой такие счастливые дни, хотя и в
трудных
условиях. Наш сарай был нам особенно дорог; это здание продержалось еще несколько лет в
состоянии все
прогрессировавшего разрушения, и нам случалось заходить туда. Позже пришлось его разрушить,
чтобы
освободить место для нового здания института, но фотографии его сохранились. Предупрежденная
верным Пти, я
совершила туда (увы, уже одна!) последнее паломничество: на доске еще остался почерк того,
кто был душой
этого места; смиренный приют его работы был весь проникнут воспоминаниями о нем. Жестокая
действительность
казалась дурным сном; казалось, увидишь его высокий силуэт и услышишь звук знакомого голоса.

Хотя парламент и голосовал за учреждение новой кафедры, но он не предусмотрел одновременного
основания
лаборатории, необходимой для развития новой науки о радиоактивности. Пьер Кюри сохранил за
собой небольшое
помещение P.C.N. и в качестве временной меры получил в распоряжение большую комнату,
отделенную от P.C.N.;
кроме того, во дворе построили небольшое здание из двух комнат и мастерской.

Крайняя нужда в хорошей лаборатории составляла предмет постоянных дум Пьера Кюри; когда в 1903
году,
принимая во внимание его известность, его патроны сочли себя обязанными настаивать, чтобы он
принял орден
Почетного легиона, он отказался от этого отличия, оставаясь верным своим убеждениям (изложенным
в предыдущей
главе); письмо, написанное по этому поводу директору об отказе от академических отличий:

«Прошу Вас, будьте любезны передать господину министру и осведомить его, что не имею никакой
нужды в
ордене, но весьма нуждаюсь в лаборатории».

Назначенный профессором в Сорбонну, Пьер Кюри должен был готовиться к новому курсу. Кафедра
была
учреждена для него и с очень широкой программой, поэтому у него была полная свобода в выборе
материала для
курса. Пьер Кюри воспользовался этим, чтобы возвратиться к дорогой для него теме, и посвятил
часть лекций
законам симметрии, изучению векториальных полей и тензоров и приложению этих понятий к
физике кристаллов.
Он имел намерение дополнить эти лекции и сделать из них курс физики кристаллов; это было бы
тем более
полезно, что эти вопросы мало известны во Франции. Темой других лекций служила
радиоактивность, открытия,
сделанные в этой новой области, и переворот в науке под влиянием этих открытий.

Занятый подготовкой к курсу и часто больной, Пьер Кюри продолжал тем не менее работать в
лаборатории,
организация которой постепенно налаживалась. Имея больше места, он мог принять к себе
нескольких
студентов. В сотрудничестве с А. Лабордом он исследовал радиоактивность минеральных вод и
газов,
выделяемых источниками; это была его последняя печатная работа.

Его умственные способности достигли тогда полного расцвета: можно было удивляться уверенности
и точности
его рассуждений о физических теориях, его ясному пониманию основных принципов и глубокому
чутью явлений,
инстинктивному, но усовершенствованному в течение всей жизни, посвященной исследованию и
размышлению. Его
экспериментальная ловкость, которая поражала уже в первых работах, еще больше развилась от
практики. Он
испытывал удовольствие художника, создав изящный прибор. Ему нравилось придумывать и строить
новые
приборы; я иногда говорила ему шутя, что он не мог бы быть счастлив, не сделав, по крайней
мере, два раза
в год подобной попытки. Его естественная любознательность и живость воображения побуждали
его
интересоваться различными предметами; он мог с поразительной легкостью менять тему
исследования.

Педагогическая деятельность, в которой он стремился к совершенству, очень интересовала его и
внушала
мысли об общем направлении образования и о методах преподавания, в основу которых он хотел
положить
близкое знакомство с опытом и природой. С самого основания Ассоциации профессоров факультета
он мечтал об
одобрении его взглядов и о проведении постановления, чтобы преподаванию естественных наук
было придано
доминирующее значение в гимназиях для мальчиков и девочек. «Но, — говорил он, — такое
предложение никогда
не будет иметь успеха».

Этот последний, столь плодотворный период его жизни должен был, увы, вскоре закончиться. Его
прекрасная
ученая карьера резко оборвалась в тот самый момент, когда он мог надеяться, что последующие
годы работы
будут менее тяжелы, чем предшествовавшие.

В 1906 году, больной и усталый, он провел пасхальные дни в долине Шеврез со мной и нашими
детьми. Это
были два чудных солнечных дня, и усталость Пьера Кюри была не так тяжела для него среди
благодетельного
покоя с дорогими существами; он забавлялся на лугу со своими маленькими девочками и
беседовал со мной об
их настоящем и будущем.

Он вернулся в Париж, чтобы принять участие в собрании и обеде в Физическом обществе. Сидя
рядом с Анри
Пуанкаре, он вел с ним долгую беседу о методах преподавания. Когда мы возвращались пешком
домой, он
продолжал развивать свои идеи о том, каково должно быть, по его представлению, образование,
счастливый
сознанием, что я разделяю его чувство.

На следующий день, 19 апреля 1906 года, он был на собрании Ассоциации профессоров факультета
естествознания и беседовал с ними о задачах, которые могла себе поставить ассоциация. Выйдя
из собрания и
переходя улицу Дофины, он попал под колесо телеги. Полученная им рана в голову оказалась
смертельной; так
были разбиты надежды, возлагавшиеся на этого удивительного человека. В его рабочем кабинете,
куда он уже
не вернулся, были еще свежи водяные лютики, привезенные им из деревни.

Национальный траур. Лаборатории – «священные обители»

В дождливый день 19 апреля 1906 года Пьер Кюри трагически погиб, когда, переходя улицу в Париже,
поскользнулся и попал под конный экипаж. Колесо телеги раздавило ему голову, смерть наступила
мгновенно.

В 1995 году его прах вместе с прахом жены был перезахоронен в Пантеоне.

(По материалам книги М. Кюри, Е. Кюри «Пьер и Мария Кюри». Повествование ведется от лица
Марии Кюри)

Я не буду пытаться описать горе семьи, оставленной Пьером Кюри. Из всей этой книги можно
понять, чем он
был для отца, брата и жены. Он был также преданным и нежным отцом для своих детей, однако
дочери были в то
время еще слишком малы для того, чтобы понять обрушившееся на нас несчастье. Их дедушка и я,
сплотившись в
нашем общем горе, сделали все, что могли, чтобы их детство не было слишком омрачено.

Известие о катастрофе произвело ужасное впечатление в ученом мире как во Франции, так и за
границей.
Ректор университета и профессора выразили свое соболезнование в ряде писем, полных симпатии.
Иностранные
ученые точно так же прислали много писем и телеграмм. Не менее сильное впечатление
неожиданная кончина
произвела и на публику, у которой Пьер Кюри, несмотря на свой замкнутый образ жизни,
пользовался большой
популярностью. Это выразилось в многочисленных письмах от частных лиц, и притом не только от
таких, с
которыми нам приходилось встречаться, но и от совершенно незнакомых. Одновременно в
периодической печати
появились соболезнующие статьи, поражавшие своей искренностью. Выразили свое участие и
французское
правительство и некоторые выдающиеся иностранные государственные деятели. Погасла слава
Франции, и все
понимали, что это был национальный траур.

Верные памяти покинувшего нас, мы хотели скромного погребения в фамильном склепе на маленьком
кладбище в
Со. Не было ни официальной церемонии, ни речей, и лишь друзья провожали его до последнего
жилища. Думая о
том, кого не было уже больше в живых, его брат Жак сказал мне: «У него были все достоинства,
не было
подобного ему человека».

Чтобы обеспечить продолжение начатого дела, физико-математический факультет оказал мне
большую честь,
предложив занять кафедру мужа. Я взяла на себя это тяжелое наследство в надежде создать
когда-либо в его
память достойную его лабораторию, которой он сам никогда не имел, но которая помогла бы
другим развить его
идеи. Теперь эта надежда отчасти осуществилась, когда благодаря совместной инициативе
университета и
Пастеровского института учрежден Институт радия, состоящий из двух лабораторий – Кюри и
Пастера,
предназначенных для физико-химического и биологического изучения лучей радия.

Из трогательного уважения к покойному по имени Пьера Кюри названа новая улица, ведущая к
институту.

Однако этот институт признан недостаточным ввиду значительного развития учения о
радиоактивности и его
терапевтических применений. В настоящее время наиболее авторитетными лицами признано
необходимым для
Франции иметь Институт радия, подобный основанным в Англии и Америке, для применения
радиотерапии, ставшей
сильным средством борьбы с раком. Можно надеяться, что благодаря великодушным пожертвованиям
мы через
несколько лет будем иметь достойный нашей страны расширенный и вполне оборудованный Институт
радия.

Чтоб почтить память Пьера Кюри, Французское физическое общество решило напечатать полное
собрание его
трудов. Это собрание, изданное благодаря стараниям П. Ланжевена, состоит из одного тома
(около 600
страниц), который появился в 1908 году и к которому я написала предисловие. Единственный
том, содержащий
столь важные и разнообразные работы, является верным отражением умственного склада автора. В
нем можно
найти большое богатство идей и экспериментальных данных, ведущих к ясным и хорошо
установленным выводам,
самое изложение отличается исключительной краткостью, сохраняя безупречную и, так сказать,
классическую
форму. Можно сожалеть, что Пьер Кюри не использовал своих качеств ученого и писателя для
обширных статей
или книг. У него не было недостатка в желании писать, и у него имелось несколько дорогих для
него проектов
этого рода. Он никогда не смог их осуществить вследствие затруднений, с которыми ему
пришлось бороться всю
свою трудовую жизнь.

В своем рассказе я пыталась воскресить перед вами образ человека, непоколебимо преданного
служению
идеалу, оказавшего человечеству честь своей трудовой жизнью и скромным величием своего гения
и характера.
У него была вера тех, кто открывает новые пути; он знал о высокой миссии, которую ему
суждено было
исполнить, и мистическая мечта юности непреклонно побуждала его идти, помимо обычной
жизненной дороги,
путем «противоестественным», как он его называл, так как он означал отказ от радостей жизни.
Тем не менее
он решительно подчинил этой мечте свои мысли и желания; он предался ей всецело и отожествил
себя с ней.
Веря лишь в мирное могущество науки и разума, он жил для искания истины. Без предрассудков и
пристрастий
он вносил ту же лояльность в изучение вещей, как и в понимание себя самого и других людей.
Лишенный всякой
пошлой страсти, не ища ни первенства, ни почестей, он не имел врагов, хотя усилия, сделанные
им над самим
собой, создали из него одно из тех избранных существ, которых мы встречаем во все эпохи
цивилизации
идущими впереди своего времени. И подобно им Пьер Кюри мог иметь глубокое влияние одним лишь
светом своей
внутренней мощи.

Полезно понять, сколько жертв представляет собой подобное существование. Жизнь великого
ученого в
лаборатории не спокойная идиллия, как думают многие; она чаще всего – упорная борьба с
миром, с окружающим
и с самим собой. Великое открытие не выходит готовым из мозга ученого, как Минерва в
доспехах из головы
Юпитера, оно есть плод предварительного сосредоточенного труда. Среди дней плодотворной
работы попадаются
дни сомнений, когда ничто как будто не выходит, когда сама материя кажется враждебной, и
тогда надо
бороться с отчаянием. И, никогда не теряя своего непреклонного терпения, Пьер Кюри говорил
мне иногда:
«Как тяжела, однако, жизнь, которую мы избрали».

За прекрасный дар, который они приносят в лице самих себя, и за громадные услуги, оказанные
человечеству,
какую же награду предлагает ученым наше общество? Располагают ли эти служители идеи
необходимыми
средствами для работы? Имеют ли они достаточно средств, чтоб бороться с нуждой? Пример Пьера
Кюри и многих
других показывает, что ничего этого нет, и, чтобы завоевать возможность работы, надо сначала
потратить
свою молодость и силы почти что на добывание насущного хлеба.

Наше общество, где царствует жажда роскоши и богатства, не понимает ценности науки. Оно не
представляет
себе, что наука – часть его самого драгоценного морального достояния; оно не отдает себе
отчета, что наука
– основание всякого прогресса, облегчающего человеческую жизнь и уменьшающего страдание. Ни
общественные
власти, ни великодушие частных лиц не дают в настоящее время науке и ученым той поддержки и
субсидий,
которые необходимы для работы.

В заключение сошлюсь на удивительную речь Пастера в защиту науки: «Если завоевания, полезные
для
человечества, трогают ваше сердце, если вы изумляетесь поразительным действиям телеграфии,
фотографии,
анестезии и многих других чудесных открытий; если вы дорожите тем участием, которое
принимает ваша родина
в расцвете этих чудес, – заинтересуйтесь, заклинаю вас, теми священными обителями, которые
носят
выразительное имя «лабораторий». Требуйте, чтобы их умножали и украшали; это храмы будущего
богатства и
благоденствия. Там человечество растет, укрепляется и становится лучше. Оно учится там
читать творения
природы, прогресса и гармонии вселенной, между тем как его собственные произведения – часто
творения
варварства, фанатизма и разрушения».

Пусть эта истина широко распространится и глубоко проникнет в общественное сознание, чтобы
будущее не
было так тяжело для пионеров, разрабатывающих новые области знания во имя общего блага
человечества.

Химический элемент кюрий

В честь Пьера и Марии Кюри назван искусственный химический элемент – кюрий. Кюрий, принадлежащий
к группе
актиноидов, был открыт (синтезирован) в 1944 г. в Металлургической лаборатории Чикагского
университета Г.
Сиборгом и др. путем бомбардировки плутония ионами гелия. Через три года было получено чистое
химическое
соединение – гидроксид кюрия. Название новому элементу было дано по аналогии с названием
редкоземельного
элемента гадолиния, имеющего похожее строение электронных оболочек. В символе Cm начальная буква
обозначает
фамилию Кюри, а вторая – имя Марии Склодовской-Кюри.

Почтовая марка, посвященная Пьеру Кюри

В 1956 году в СССР и в Болгарии были выпущены почтовые марки, посвященные Пьеру Кюри.

Кратер на обратной стороне Луны, названный в честь Пьера Кюри

В 1970 году Международный астрономический союз присвоил имя Пьера Кюри кратеру на обратной
стороне Луны.

Ссылки

1. Кюри М, Кюри Е. Пьер и Мария Кюри / перевод с французского С.А. Шукарева. Серия «Жизнь
   замечательных
   людей». М.: Изд-во «Молодая гвардия», 1959. – 432 с.
2. Коттон Э. Семья Кюри и радиоактивность. М.: Атомиздат, 1964.
3. Кюри М. Исследование радиоактивных веществ (радий, полоний, актиний, уран, торий и
   др.). М., 1905.
4. Кюри М. Радиоактивность. М. – Л., 1947.
5. Пьяных Д.C. Наука – это великая красота / «Потенциал»: Химия. Биология. Медицина. –
   2012. – №8.

Авторы-разработчики урока

Заборская А. Ю., Сковородкин Д. А.
Техническая поддержка и реализация проекта в сети: сотрудники пресс-центра, Москва, 2019 г.